The Чат

В девяностых по России блуждало апокрифическое сказание о том, как в Кольскую сверхглубокую скважину погрузили микрофон, а потом вытащили из двенадцатикилометрового колодца и включили запись. Из динамика понеслись сводящие с ума вопли грешников в аду, скрежет зубов, треск раздираемой плоти… Потомки! Вам повезло: вам не надо расконсервировать Кольскую сверхглубокую. Мы оставим вам кое-что получше — групповые чаты.

Чаты с самого начала сопровождал флер слишком легкой, несерьезной среды: ахахах, кроватка! аська! На самом же деле это главный медиум нашего времени: количество и личных, и групповых, и секретных, и оснащенных самоудаляющимися сообщениями чатов продолжает расти. В чате происходят комедии и трагедии — от объяснений в любви до предсмертных прощаний. Чат утвердился в роли летописи бытия вне софитов, то есть той его грани, которая не поддалась архивации в инстаграме. 

Это и стенограмма отношений, и архив синтаксической агрессии и сочувствия, и уникальная коллекция дикпиков и жоп. Никогда еще дружба, любовь, зависть, вражда, желание не были задокументированы столь дотошно — в прямом смысле, до тошноты.

Когда друзья умирают, мы читаем переписки с ними, смотрим фото, слушаем войсы и вспоминаем мгновения острого взаимопонимания, принятия и сонастроенности. «Показали друг другу собак, обругали всех коллег, сидим довольные». Это именно что слепок мгновений — возможно, столь же глубокий (хотя и другой, гораздо более лаконичный и острый), как письма на бумаге. 

Если пойти еще дальше и посмотреть на групповые чаты с десятками или сотнями участников, выяснится, что чат — это еще и новая агора, новая форма коллективной дискуссии и организации действия. Сообщества, возникающие в чатах, становятся флюидными и проницаемыми. Мы легко проникаем в них, создаем их, но и быстрее забываем их.

Чат — это еще и о распаде общества на изменяющиеся, текучие сообщества. Вместо айн райх, айн фольк — выбор группы, к которой ты хочешь примкнуть. 

***

В последние полтора года бесплатное социальное действие наконец-то начало усваиваться как нечто обыденное, вроде как зубы почистить. Все для помощи пострадавшим от войны, все для победы Украины. Волна активизма не только вымыла бессмысленных говорунов из «лидеров российской оппозиции», но и показала силу чатов: болтовня в «кроватках» стала инструментом организации коллективного действия. 

Антивоенные активисты в России и за ее пределами учатся возделывать чаты так, чтобы в них росла и колосилась солидарность и не нарушались законы конспирации. Обучение, правда, проходит нелегко.

Казалось бы, всем известно, как модерировать чат так, чтобы в нем мирно шла работа или жизнь некоей группы и никто там не перессорился…

Напиши недвусмысленные правила, основанные на ценностях, этических красных линиях. Модерируй согласно правилам, не допуская кумовства. Принимай отзывы и жалобы и отвечай на них. Используй субканалы для отдельных задач, теги для навигации и бот для сбора обратной связи и приватных предложений. Следи, чтобы в дискуссии вовлекалось все сообщество, а не пять болтунов при девяноста пяти молчунах. Строго соблюдай правила безопасности, если в чате обсуждаются чувствительные темы. Следи, чтобы все могли высказаться на любую тему, которую считают важной, и чтобы коллективное принятий решений было по-настоящему прозрачным.

…Но для достижения солидарности соблюдения этих правил мало. Солидарность — это когда, несмотря на разногласия, споры и даже скандалы, дело продолжает делаться. Караван лает, собаки идут. Процесс движения толстовских воль (пусть не миллиона, а хотя бы полусотни) не останавливается. Чтобы это происходило, необходимы постоянная сверка и уточнение ценностей и целей.

Не менее важно, чтобы чат был местом, где можно увидеть результат, влияющий на события. Коллективное действие, совершающееся несмотря на идейные разногласия и синтаксическую агрессию, акт совместного творения чего-то из ничего — завораживает. For once, then, something, как писал Роберт Фрост.

С одной стороны, действительно же охватывает счастье, когда чувствуешь, что атомизация преодолена и мы, такие разные, смогли превозмочь эгоцентризм, усталость, выгорание и совершить полезное, направленное на исправление несправедливости действие. Но, с другой стороны, у этого счастья есть подводная часть.

Чат — порождение чудовищного ускорения времени. И если для антивоенного движения эта лихорадка естественна и понятна — работы непочатый край, а времени и людей нет, — то в условно мирной жизни постоянно встает вопрос: где красные линии этого ускорения? Когда я прекращу не успевать отвечать на вопросы и захочу выпасть из круговорота неоконченных дел и долгов всем подряд?

Например, в офисе. Капитализм присваивает все модели человеческого взаимодействия, способные повысить прибыль, — корпорации апроприировали даже безвластные горизонтальные модели работы. И чаты не стали исключением. Менеджеры используют их в сочетании с таск-менеджерами для понукания тех, кто смеет работать слишком медленно или вовсе ставит под сомнение заповеди неолиберализма «fake it till you make it» и «ломай старое, строй новое». 

Впрочем, даже в этом смысле чаты дают меньше простора для манипуляций, чем кьюбиклы с кабинетами, где можно запереться и давить один на один. Кстати, это одно из проявлений диалектики пандемии ковида: государства рвались контролировать граждан, но при этом удаленная работа, предполагающая более высокую степень личной свободы, была признана столь же обычной, как офисная.

***

Восхождение чатов началось примерно десять лет назад. Рост их популярности в отдельных приложениях начался с WhatsApp и сначала был труднообъяснимым. Зачем устанавливать приложение, если все и так переписываются в соцсетях, а SMS стали бесплатными? Дописывая статью на эту тему, я однажды спросил Павла Дурова, еще не севшего на жеребца, с какой стати он сделал ставку на мессенджер Telegram, а не на социальную сеть нового поколения? (Кстати, ее предполагалось назвать Telegraph.) Дуров ответил что-то типа: «Веб умирает, следует создавать в интерфейсе мессенджера единую информационно-сервисную среду, куда будут интегрированы все полезные сущности — и медиа, и магазины, и госуслуги, и вызов такси, и что хочешь».

Прошло несколько лет, и предсказание сбылось, кажется, лишь в китайском WeChat. Сценарию превращения мессенджера в инструмент управления повседневностью помешало краеугольное требование к чатам — анонимность. Пользователи увидели, что государства и корпорации все настойчивее тянут руки к личным данным, и проголосовали за защищенный обмен информацией. 

Сам Дуров понял это вовремя и сменил стратегию продвижения: Telegram пообещал пользователям максимально тайную коммуникацию. А логическим завершением борьбы за личное пространство стал Element, где аккаунты не привязаны ни к email, ни к номеру телефона. Участников чата в этом мессенджере крайне сложно идентифицировать, вместо них выступают никнеймы. Именно поэтому Element столь любим политическими активистами.

Если посмотреть на проблему чуть шире, чаты — часть мира будущего, где люди флюидны и могут существовать, не привязываясь к одной идентичности, месту, сообществу, гендеру, вере, профессии. 

Такое будущее пугает многих, и эти многие пытаются включить самолету истории реверс и вернуть прошлое, где дом твоей семьи стоит веками на берегу реки, а рядом шатровая церковь и соседи-единомышленники, чье количество примерно равно числу Данбара. Такие люди, как правило, луддиты и активно ненавидят так называемый социальный прогресс, но парадоксальным образом судьба будущего, в котором чертов прогресс остановится, зависит как раз от тех, кто организует действие в анонимных чатах, протестует против всевидящего ока государства и корпораций и перекрывает автотрассы, желая максимально приблизить к носу обывателей реальность климатической катастрофы. Это их неочевидные союзники. Децентрализованный и деиндустриализованный мир коммун и расселенных мегаполисов — точка пересечения картин мира беглецов и активистов.

Как гласит популярный мем, 30 лет назад взрослые оттаскивали детей от телеэкранов, а теперь дети оттаскивают взрослых от телеграм-каналов и ютьюба. Разумеется, опасно пускаться в обобщения, но, кажется, можно предсказать, что по крайней мере в Европе в ближайшее время все больше подростков будет слезать с иглы медиатизации и потребления контента. Роль же чатов как пространства содействия, сочувствия, поддержки, напротив, вырастет или останется столь же важной.

Безусловно, скептик усмехнется, что, мол, чаты бесстрастны и ими столь же успешно пользуются в администрации Путина. Однако здесь вступает в силу другое правило. Сам дизайн (в широком смысле) средства коммуникации влияет на то, кто и с какими ценностями сможет его эффективнее использовать. В руках сообщества, где эгоцентризм и стремление властвовать рефлексируются и сводятся к минимуму, чат — гораздо более действенный инструмент, чем в неэгалитарных проектах. 

Проще говоря, там, где царят иерархия и харизматическое лидерство, бережная коммуникация считается в худшем случае х**ней, а в лучшем — лицемерием. Подобная этическая рамка неизбежно приводит чат к поляризации и разделению на враждующие группы, созданию тайных кружков недовольных — и так далее, все ниже и ниже по серпантину, ведущему в недра сверхглубокой скважины неприятия и непонимания Другого.

Все это не значит, что чаты гарантируют победу силам добра (что бы под ним ни понималось). Нет, они — коллективный организатор эмоций и действия, который требует особой техники безопасности. Мы же помним, что чернобыльскую аварию могли предотвратить операторы, если бы ими не руководил товарищ Акимов, который подавлял коллег и не допускал даже мысли, что не до конца понимает физику процессов, идущих в реакторе.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.